И абсолютно каждое существо было крылатым. Освальду очень хотелось бы украсить этими потрясающими рисунками собственный дом!

Мы продолжали разглядывать их, когда дверь другой комнаты отворилась и из неё появился джентльмен, весь вымазанный пастелью таких разнообразных цветов, каких не было даже на его картинках и, казалось, вообще не могло существовать на свете. В руках он держал причудливую конструкцию из проволочного каркаса и бумаги.

– Вы не хотели бы полетать? – спросил он у нас.

– Хотели бы, – ответили мы.

– Замечательно, – продолжал он. – У меня здесь с собой великолепный летательный аппарат, – указал он на штуку в своих руках. – Сейчас прикреплю его к одному из вас, и он выпрыгнет из чердачного окна. Вы даже представить себе не можете, каково это – ощутить парение в воздухе.

Мы сказали, что предпочли бы ничего такого не делать.

– Но я настаиваю, – заявил джентльмен. – Причём исключительно в ваших же интересах, дети мои. Не могу допустить, чтобы невежество заставило вас отказаться от лучшего шанса всей вашей жизни.

Но мы снова ответили:

– Нет, спасибо!

И нам сделалось очень неуютно, потому что глаза у джентльмена уже начали бешено вращаться.

– Тогда я заставлю вас! – проорал он и схватил Освальда.

– Нет, не заставите! – вскричал Дикки и вцепился в руку джентльмена.

И тут вдруг Дора подчёркнуто вежливо, очень спокойно и достаточно медленно, хотя лицо у неё и сделалось ужасно бледным, проговорила:

– Прекрасно. Мы полетаем. Но не покажете ли вы мне сперва, как выглядит этот ваш летательный аппарат в разобранном виде?

Джентльмен отпустил Освальда, а Дора – едва он принялся раскладывать своё летательное сооружение – беззвучно, одними губами, сказала нам:

– Уходите. Уходите.

Мы, остальные, ушли. Освальд медлил до последнего. А затем Дора выскочила из комнаты и, резко захлопнув за собой дверь, заперла её.

– На мельницу! – прокричала она.

Мы опрометью ринулись туда как ошпаренные, влетели внутрь, забаррикадировали входную дверь, поднялись в помещение с жерновами и припали к большому окну, чтобы сразу предупредить миссис Бил, едва она только появится на горизонте.

Мы хлопали Дору по спине, Дикки назвал её Шерлоком Холмсом, а Ноэль сказал, что она героиня.

– Да ну, ерунда, – ответила нам она, как раз перед тем, как начала плакать. – Мне просто вспомнилось где-то вычитанное о том, как следует себя вести в таких случаях. Сперва притвориться, будто согласна, а потом бежать. Я ведь сразу сообразила, что он безумец. Ой, как ужасно всё могло кончиться… Он бы заставил нас прыгать с чердака, и никого не осталось бы, чтобы рассказать отцу! Ой-ой-ой!

Вот тут-то она и зашлась от плача, но мы всё равно ею гордились, и я даже сильно жалел, что мы иногда подшучиваем над ней, хотя удержаться от этого порой очень трудно.

Мы решили привлечь внимание первого же, кого заметим на улице, и с этой целью заставили Элис снять нижнюю юбку из красной фланели.

Первыми показались двое мужчин в двуколке. Мы помахали им сигнальной нижней юбкой. Повозка остановилась. Один из мужчин вылез из повозки и пошёл к мельнице.

Мы рассказали ему про безумца, который хочет заставить нас прыгать из окон.

– Отлично! – прокричал мужчина тому, кто остался в повозке. – Мы нашли его!

Тогда другой привязал лошадь к калитке и подошёл к мельнице, а первый отправился в дом.

– Да спускайтесь вы, – сказал второй человек, когда мы закончили свой рассказ. – Он ведь безобидный, как ягнёнок. А что касаемо прыжков из окна, так у него просто-напросто ума не хватает, чтобы прикинуть последствия. По его разумению, это и впрямь настоящий полёт. Он станет смирным как ангел, когда повидается с доктором.

Мы поинтересовались, был ли наш съёмщик и раньше безумным, так как сами считали, что помутнение разума на него нашло внезапно.

– Понятное дело, был, – внёс ясность мужчина. – Он, можно сказать, в свой прежний ум ни разу не возвращался с тех самых пор, как вывалился из аппарата, в котором они вместе с другом взлетели. До этого-то художником был, и, насколько я знаю, отличным. А теперь все подряд изображает с крыльями. И порывается всех на полёт сподобить. Часто таких, как вы, незнакомцев. Потому мне присмотр-то за ним и поручен. Рисунки его меня забавляют, когда мы вместе. Ох, бедный джентльмен.

– Как же он от вас сбежал? – спросила Элис.

– Ну, мисс, тут вот чего получилось. Брат бедного джентльмена пострадал упамши, а мистер Сидни, ну тот, который у вас, сильно его состоянием опечалился и, склонимшись, завис над ним. Мы-то решили, что это он так сочувствие выражает, а он, как потом прояснилось, тиснул для всех незаметно деньги из кармана страдальца. Безумный безумный, но исхитрился. И пока мы потом обихаживали мистера Юстаса, мистер Сидни собрал чемодан да улизнул через чёрный ход. Доктор Бейкер, конечно, был вызван, но пока добрался до нас, ехать за мистером Сидни было уже поздновато. Мистер Бейкер сразу сказал, тот возвратится в дом, где всё его детство прошло. Так оно и сталось.

Мы все вышли из мельницы и направились вместе с вежливым человеком к калитке, где в это время безумец с весёлым и мирным видом залезал в двуколку.

– Но он нам сказал, что заплатит за комнаты девять фунтов в неделю, – обратился к доктору Освальд. – Разве он не должен этого сделать?

– Странно, что вы, когда он такое пообещал, не распознали сразу его безумия, – откликнулся доктор. – И вообще, с какой стати ему платить, когда это дом его собственной сестры.

А затем мистер Бейкер прикрикнул на лошадей: «Н‐но!», и они укатили.

Нам было грустно узнать, что разум снявшего комнаты джентльмена не устремлён к высотам духа, а всего лишь помутился. И мне стало пуще прежнего жаль мисс Сендел. Потому что, как верно отметил Освальд, ей куда меньше повезло с братьями, чем нашим собственным сёстрам с нами, за что они должны благодарить судьбу куда усерднее, чем делали это до сих пор.

Глава 10

Месть контрабандиста

Дни шли, мисс Сендел всё не возвращалась, а мы продолжали переживать из-за того, что она такая бедная. Попытка сдать комнаты в её доме провалилась, и совсем не по нашей вине. Мы же не знали, что арендатор безумен. А вот мисс Сендел, похоже, оказалась неплохим человеком и не обмолвилась об этом отцу. Во всяком случае, ни в одном из писем отец ни словом не упомянул наши добрые намерения, которые